Объединение фрагментов

ОБЪЕДИНЕНИЕ ФРАГМЕНТОВ

Элементы для формирования и развития рынка долгосрочных инвестиций в России начинают создаваться.

Зампредседателя совета директоров, советник генерального директора специализированного депозитария «ИНФИНИТУМ» Андрей Подойницын рассказывает Ирине Слюсаревой, почему создание правильных законов помогает привлекать в экономику деньги

Андрей Владимирович, какие сегменты российского фондового рынка, с вашей точки зрения, развиваются сейчас лучше (какие –хуже)? Какие сегменты рынка имеют хороший потенциал развития? какие задачи стоят перед инфраструктурой?

В последние годы стало очевидным, что для экономики роста наиболее значимым является вопрос о быстром увеличении доли накопления, а значит – о создании полноценного рынка долгосрочных инвестиций. Сегмент рынка долгосрочных инвестиций в России до сих пор не институализирован как полноправный̆ сегмент рынка капитала, имеющий̆ свою особую природу, особые инструменты, особые технологии, особые риски и так далее – и, в связи с этим, имеющий̆ право на особые льготы и условия функционирования.

Что именно вы понимаете под такой институциализацией: какие действия, со стороны каких игроков?

Под институциализацией чаще всего понимают примерно одно и то же: создание нормативно-правовой базы, желательно комплексной. Причем не вообще какого-то комплекса законов, а конкретного, направленного на регулирование именно в конкретном сегменте рынка.

Могу привести примеры таких целевых законодательных действий, применение которых мне хорошо известно по личному опыту. В свое время, более 15 лет назад, существовало большое количество документов ФКЦБ, связанных с работой паевых инвестиционных фондов. Но не было закона об инвестиционных фондах, который бы их позиционировал в поле национальной экономики всем понятным образом. Поэтому ПИФы натыкались на бесчисленные препятствия: кто-то для их регулирования использовал Налоговый кодекс, кто-то -- Гражданский кодекс. И так далее. В результате настоящего бизнеса не было. Номинально паевые фонды существовали, но они были малюсенькими, их было мало, они не играли никакой роли в экономике: просто забавная игрушка. В 2001 году был принят закон об инвестиционных фондах. После этого началось чрезвычайно динамичное развитие ПИФов. Далее, в 2003 году в пенсионную реформу активно влились управляющие компании, даже шире -- вообще сфера доверительного управления, опять же законодательным образом. Это дало новый толчок процессу.

В рамках ПИФов существует отдельная отрасль, которая очень сильно отличается по своим правилам, условиям, по массе параметров от прочих типов паевых фондов – закрытые ПИФы (венчурные, недвижимости и все остальные). Чтобы они могли существовать и работать, потребовалось внести изменения в тот же закон об инвестфондах. Это было сделано. После этого по объему ресурсов ЗПИФы превзошли все прочие типы паевых фондов – открытые, по-моему, на два порядка. То есть радикально.

Еще пример из той же отрасли – корпоративные бонды. До 2002 года они не были институциализированы, представляли собой практически мусорные бумажки, мало чем отличавшиеся от векселей. Затем усилиями тогдашнего руководства ФКЦБ нормативно-правовая система была создана. И возник огромный рынок объемом в миллиарды рублей. Вот позитивные примеры институционализации. Результаты налицо: возникают новые большие отрасли.

Пенсионные фонды, собственно говоря, тоже существуют во многом благодаря тому, что в 2003 году началась хоть какая-то, но пенсионная реформа. Была создана нормативно-правовая база, и сейчас пенсионные накопления/резервы являются огромным денежным ресурсом.

Так и с рынком долгосрочных инвестиций: ничего особенного делать-то не требуется. Надо разработать и принять соответствующий комплекс документов, направленных на системное развитие: скорее всего, на уровне закона. Потому что долгосрочные инвестиции по своим целям, условиям, задачам – категорически отличны от спекулятивного краткосрочного капитала.

Можно ли встроить законодательство по долгосрочным инвестициям, например, в законодательство пенсионное – или более целесообразно делать отдельную законодательную платформу?

Сама концепция, что именно следует делать в долгосрочных инвестициях, довольно прилично проработана в таких направлениях, как законодательство по концессиям, инфраструктурным облигациям, проектным облигациям. Возможность заходить на этот рынок должны иметь любые типы инвесторов: резиденты и нерезиденты, физлица и юрлица. Но при этом заведомо понимать, что инвестируют они на период не менее 5-7 лет.

А какова должна быть направленность проектов – инфраструктура?

Не только инфраструктура. Просто инфраструктурные проекты первыми оказались в разработке по причине того, что они наиболее понятны в плане реализации и к тому же часто опираются на некоторые неизбежные денежные потоки, в той или иной мере гарантированные или контролируемые государством. Платежи за воду, за жилищно-коммунальные услуги, за капитальный ремонт и так далее. Грубо говоря, инфраструктурные облигации опираются на гарантированный рынок, поэтому были в числе первых инструментов, которыми стали заниматься. Но я думаю, что к тому же типу можно отнести, например, медицинские проекты. Медицина тоже опирается на понятный и просчитываемый рынок. Есть статистика по заболеваемости, по платежеспособности различных групп населения. Можно понять объемы этого рынка, его тренды. Но, конечно, -- и это следует оговорить сразу – как бы мы ни ухищрялись с законодательством, но долгосрочные инвестиции критично зависят (и будут зависеть) от стабильности национальной валюты. По определению. И, соответственно, от ставок. Сейчас реальные ставки фактически являются запретительными для реального сектора экономики. Это очень сильно осложняет любые инвестиционные процессы, как ни крути.

Есть закон о концессиях. Но практика показывает, что каждая концессия – это продукт достаточно долгой, весьма трудо- и времязатратной процедуры ручной сборки. То есть, они еще не могут стать массовым явлением. В настоящее время количество концессий исчисляется десятками. Для такой огромной страны, как Россия, это очень мало. Капля в море. Хотя такого рода сделки позволяют накопить бесценный опыт и констатировать, что существуют прецеденты успешной работы на этом направлении.

Теперь, если возвращаться к вопросу, может ли законодательство по долгосрочному инвестированию увязываться с законодательством пенсионным. Но почему только с ними? Можно ориентироваться на любые типы фондов, на любого инвестора. Другое дело, что пенсионные деньги, по самой своей природе, ориентированы на долгосрочность. Это рублевая масса, привязанная к рублевой доходности. А российские инвесторы ориентированы главным образом на доходность валютную: это привычка, сформированная в ходе двух последних десятилетий. И пока наш уважаемый рубль не будет крепким и устойчивым, эта привычка, скорее всего, будет сохраняться. Пусть и в немного менее жесткой форме.

Население тоже подвержено этой привычке. Другое дело, что сейчас доходность валютных депозитов слабо отличается от нуля, а другие валютные инструменты не слишком доступны частному инвестору.

Весь мировой опыт говорит о том, что новые сегменты рынка сами собой не возникают. Везде требуются согласованные усилия рынка и регулятора. Государства как такового, а не отдельной госструктуры. В этой связи РФ не хватает кардинально нормального долгосрочного планирования. Это не следует понимать как призыв к возврату Госплана с его жестко директивными методами управления. Но страна нуждается в долгосрочном планировании. Нужны ориентиры для бизнеса в целом.

В этой связи оценки, что нас ждут 15 или 20 лет стагнации, выглядят сюрреалистично. На самом-то деле все зависит от нас самих – от наших целей и способностей прилагать целенаправленные усилия. В мире существует несчетное количество примеров того, что осмысленное долгосрочное планирование, при условии сотрудничества государства и бизнеса, дает феноменальные результаты. После второй мировой войны таким примером было восстановление Европы. В наше время – развитие Юго-Восточной Азии.

Но долгосрочное планирование должно опираться на политическую волю. И (применительно к России) на экономические модели, по всей вероятности, отличные от тех, которые практиковались в стране до сих пор.

Скажем, недавно председатель Центрального банка РФ Эльвира Набиуллина публично призвала население больше накапливать. Да, совершенно верно, с этим нельзя не согласиться. Но ведь если люди видят высокую инфляцию и быстрое обесценивание национальной валюты, то они будут накапливать либо в валюте иностранной, либо в других активах (скажем, недвижимости). В конце 2014 года мы видели, как соотечественники сметали огромные объемы недвижимости. И это было вполне рациональным решением.

Ну не все российские экономисты говорят о неизбежности рецессии. Скажем, Евгений Гавриленков, которого я глубоко уважаю, говорит, что российская экономика расти как раз может (например, «Не только сберегать»: «Вестник НАУФОР», 2016, №10).

Но если говорить не о возможности роста, а именно о модели. Какая модель кажется вам наиболее приемлемой? И кстати, считаете ли вы, что таких моделей больше, чем две (условно либеральная, которая предсказывает вечную рецессию, и условно глазьевская)? Как выглядит набор моделей, с вашей точки зрения?

На мой взгляд, платформа, которая объединяет в себе и рыночность, и здоровый прагматизм вкупе с пониманием местных реалий, существует. Это платформа, которую в публичном пространстве активно продвигают Борис Титов и Яков Миркин. По крайней мере, из того, что я видел. В настоящее время это пока еще не технологический документ. Но как принципиальная основа для разработки макроэкономической стратегии государства эта программа, на мой взгляд, оптимальна.

Там содержатся важные идеи, изложенные довольно внятно. Например, там много говорится о необходимости стимулирующей налоговой политики, направленной на то, чтобы люди, с одной стороны, активно затевали новые бизнесы, а с другой, продолжался процесс выхода бизнеса из тени. Существуют оценки, что 30 млн россиян не фигурируют в отчетности и не платят налогов. А ведь это население большой европейской страны. Где такое видано? Можно представить, каков будет эффект, если эти 30 миллионов начнут платить хотя бы 5-7 тысяч рублей налогов в месяц. Получится серьезная сумма.

Еще одна разумная мера разумная - контролируемая проектная эмиссия. Я тоже являюсь сторонником этого подхода. Нынешний подход к принципам эмиссии очень прост: рублевая масса должна приблизительно соответствовать золотовалютным авуарам Центрального банка РФ. Но, собственно говоря, почему должно быть именно так?

Кстати говоря, обсуждаемая модель вовсе не сводится к предложениям по расширению эмиссии. Это, во-первых. Во-вторых, наибольшим нападкам подвергается именно эта часть. Что якобы эти деньги неминуемо будут распилены, что они разгонят инфляцию. На мой взгляд, это вопрос качественного администрирования и управления. Потому что любой инвестиционный проект требует финансовых ресурсов.

Ну конечно.

Соответственно, если в условиях так называемых санкций дешевые западные ресурсы в желаемых объемах в Россию течь не могут, то надо подумать, как привлечь ресурсы азиатские. Которые будут чуть подороже. А самое главное, необходимо привлечь собственные. Добавить крови в тело экономики. С тем, чтобы в нем росли новые клетки-предприятия, генерировался спрос и так далее. Кстати, если говорить о том, что норма накопления у населения должна быть больше – безусловно, это так. Но мы все-таки не должны забывать о развитии внутреннего рынка: кто будет покупать продукцию новых, да и старых тоже, предприятий?

Всегда требуется взвешенный, системный подход, учитывающий все аспекты экономического процесса.

Переживания об эмиссии выглядят особенно странными на фоне вливаний, которые происходят, например, в США и Европе после 2008. Ведь там пролились просто Ниагары ликвидности, произведенные центробанками. Но в России это почему-то категорически запрещается.

Каким образом правильные теоретические модели могли бы перейти в плоскость проектов, а возможно, даже технологий?

Вывод прост: носителями правильных экономических идей должна стать сама власть. А это уже вопрос исключительно политической воли.

Та элита, которая управляла Россией до революции, жила в богатейшей стране. И, в общем-то, проспала сначала промышленную революцию, потом культурную революцию, когда вся Западная Европа перешла на обязательное школьное образование. Это был фундаментальный прорыв, который обеспечил взлет науки, техники и экономики на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков. А Россия к 1917 году подошла с населением, на три четверти неграмотным.

Что почти все дальнейшее и определило.

Сейчас немалая часть российского общества сожалеет об этих людях…

…под хруст французской булки..

…но ведь реально эти люди все проспали! России все время приходилось Европу догонять, но догоняли так, что все время оставался разрыв лет в 40-50. И он не сокращался. А с Германией и США – даже рос.

Так что качество элиты – это всегда вопрос. Скажем, китайская элита сейчас демонстрирует феноменальное качество. Они подходят к решению текущих проблем чрезвычайно прагматично – и при этом имеют долгосрочное планирование.

Что нам мешает поступать таким же образом, мне не совсем понятно. А ведь, продумав долгосрочные планы, Россия могла бы сделать понятными и для себя, и для мира свои цивилизационные планы. Есть ли у нас конечное целеполагание – или оно все время остается ситуативным. Мне кажется, именно отсутствие долгосрочных целей сильно сдерживает, скажем, азиатских инвесторов.

У нас даже есть целое министерство экономического развития – но как уже упоминалось, оно почему-то больше занимается выработкой макропрогнозов. Причем прогнозирует стагнацию навсегда.

Отдельно взятый человек решить такие вопросы не может: ими занимается целая страта.

Можно ли говорить, что в стране достаточно людей, обладающих такими навыками, опытом, квалификацией и целеполаганием, которые способны обеспечивать именно рост? Что таких людей, грубо говоря, наберется на страту?

Безусловно. Скажем, в нашей отрасти доверительного управления уже собраны сотни миллиардов рублей. Любая такая структура сталкивается с вопросами сохранения и размещения аккумулированных ресурсов на, хотя бы, среднесрочную перспективу. Поэтому даже объективная логика накопления ресурсов в такой структуре…да, кстати, ведь и у населения тоже. Почему-то все забывают, что колоссальные денежные ресурсы накоплены у российского населения. Они размещаются, в лучшем случае, на депозитах. Но огромная часть – просто в наличности, в том числе валютной. Эти ресурсы тоже имело бы смысл привлечь.

То есть, ресурсов в стране достаточно. Но для их привлечения должны быть созданы такие же понятные, прозрачные и адекватные неизменяемые правила, как в отрасли паевых инвестиционных фондов, например. Правила для долгосрочных инвестиций тоже должны быть понятными, прозрачными – и стабильными!

Сельское хозяйство, что ни говорите, демонстрирует сейчас выдающиеся успехи. Но ведь его же поддерживали, и очень активно, все предыдущие пятнадцать лет. И зерноводство поддерживали, и птицеводство, и свиноводство – все, что можно. В результате мы уже близки к достижению обретению продовольственной безопасности: вопрос решен.

Вопрос с ВПК тоже решен: продукция производится, перемещается, стреляет и попадает. Армия есть, мы видим, что она эффективна. Что мешает распространить эти позитивные практики на другие отрасли?

Например, средства, накопленные в пенсионной индустрии, а также средства страховых компаний и паевых инвестиционных фондов – суммарно это около 6 трлн рублей -- могут быть существенным источником долгосрочных инвестиций. Однако при разработке стратегий и решений в отношении развития страны, этот источник финансирования, в его целостном понимании, никогда не рассматривается. Соответственно, все регулирование и управление этими отраслями по-прежнему строится на основе краткосрочных критериев риска и эффективности, с минимальным временным горизонтом в один год. Эта ситуация нуждается в корректировке.

Каким вы видите будущее накопительного пенсионного обеспечения?

Выскажу несколько крамольных мыслей.

Во-первых, я являюсь сторонником повышения пенсионного возраста. Причем по причинам не только экономическим. Граница пенсионного возраста была установлена примерно в 50-х годах прошлого века. Жизнь тогда была совсем другая. Кроме того, отличия продолжительности жизни в России и в развитых странах происходят не оттого, что наши пенсионеры меньше живут. Основная причина российского отставания – сверхнормативная смертность мужчин в возрасте от 35 до 45 лет от внешних причин. Вот эта смертность (автокатастрофы, суициды, убийства, отравления и так далее) отличается на порядок. Здесь есть резерв для улучшения.

Кроме того, значительная часть людей, которые сегодня достигли пенсионного возраста, с удовольствием продолжат работать. У них высокая квалификация, дисциплина, наработанные связи, умеренный эмоциональный фон. Кстати говоря, склонность к накоплению.

Так что пенсионный возраст легко можно повысить до 63, а задуматься даже и о 65 годах.

Во-вторых, пенсионной отрасли хотелось бы пожелать стабильных правил игры. Ведь невозможно, когда правила меняются каждый год: то заморозка накоплений, то разморозка…

Пока что получается то заморозка, то снова она же…

Крайне нежелательно решать ситуативные задачи бюджета за счет пенсионных накоплений. Лучше выпустить облигации государственного займа, тем более что сейчас страна может это себе позволить. Тем более что средства, которые замораживаются, не так и велики, чтобы решить все проблемы бюджета. Зато решение о заморозке очень сильно подрывает доверие населения к пенсионным процессам.

В реальной̆ практике в России уже созданы отдельные примеры, нарабатывается лучшая практика, складываются центры компетенций и финансовые группы, появляется профессиональные и экспертные организации – то есть и фрагментарно элементы для формирования и развития рынка долгосрочных инвестиций в России начинают создаваться.

Однако все эти позитивные элементы до сих пор существует в режиме ручной̆ сборки. А в современном глобальном мире капиталоёмкие рынки сами по себе не выстраиваются. Эволюционный̆ путь развития, как мы уже сказали, не был характерен и для формирования российского рынка ценных бумаг – как в целом, так и для отдельных его сегментов. В большинстве случаев не только сегменты рынка, но даже технологии и рынки отдельных типов операций (например, рынок корпоративных облигаций, РЕПО) выстраивались при активном патронаже и участии регулятора, в том числе в рамках международных программ технической̆ поддержки.

Считаете ли вы важным появление закона о саморегулировании?

Безусловно. Саморегулирование, охватывающее всех, без исключения, субъектов рынка, имеет ряд очень существенных преимуществ. Многолетний опыт, как отечественный, так и зарубежный, однозначно свидетельствует о том, что при объединении участников рынка в СРО качественно улучшается диалог между властью и бизнесом. Это отличный инструмент обратной связи между регулятором и рынком. Саморегулирование позволяет быстро разрабатывать, а затем внедрять во всей отрасли наиболее эффективные апробированные практики профессионального управления и регулирования. СРО повышают открытость бизнеса, его социальную ответственность. Например, механизмы досудебного разбирательства между участниками рынка или между потребителями и компаниями, оказывающими финансовые услуги, как правило, и дешевле, и оперативнее обычных судебных процедур.

Каким вам видится сценарий для российской экономики на ближайшие годы?

В настоящее время происходит процесс формирования и выбора принципиальных механизмов регулирования российской экономики на средне- и долгосрочную перспективу. Насколько известно, этот процесс еще не завершен. Будущие сценарии критично зависят от будущих макроэкономических решений.

Как вы оцениваете процессы деофшоризации?

Деофшоризация – это неотъемлемый – и при этом важнейший – элемент «нормализации» российской экономики. Этот процесс кардинально меняет всю экономическую ситуацию в стране в целом. Между тем, успех в данной отрасли в решающей степени зависит не только от налоговых и административных мер, но и от выбора принципиальной экономической модели развития на будущее. Долгосрочный бизнес в России должен стать очень выгоден. Собственно, именно с этого мы и начинали наш разговор.